«Божий зверь, господень волк, моли за нас царицу небесную».
Нет, я не Байрон, я другой, Еще неведомый избранник, Как он, гонимый миром странник, Но только с русскою душой. Я раньше начал, кончу ране, Мой ум не много совершит; В душе моей, как в океане, Надежд разбитых груз лежит. Кто может, океан угрюмый, Твои изведать тайны? Кто Толпе мои расскажет думы? Я — или бог — или никто!
«Божий зверь, господень волк, моли за нас царицу небесную».
Старые фотографии - это план рассказа, который вы постоянно забываете. Тезисы текста, в котором раз за разом теряете нить смысла. Осколки воспоминаний. Их можно собрать в совок и выбросить за окно. Они упадут на голову незнакомому господину, который окажется настолько вздорным и взбалмошным, что пожалуется в милицию. Хулиганство, мол. Есть пострадавшие, статья. К вам придет пара молодых человек в форме и этот, яростно крича, вытряхивая из-за шиворота осколки и показывая царапину на лбу. Все обойдется, вы угостите его дешевым сливовым вином и сунете в руки своего котенка. Но кто же знал, что у него аллергия. Он на него как чихнет. А тот испугался и описался. Кажется, это были очень дорогие брюки. Из-за дешевых у человека так бы не покраснело лицо. Ну да, аллергия. Снова вы вспомнили эту итосрию на десятом году замужества, когда ваш с ним ребенок притащил домой хомяка. А он уже не сердился.
«Божий зверь, господень волк, моли за нас царицу небесную».
Коты. И порода такая отдельная - Петербургские. Выскочат из форточки одной из тысячи забытых властями и временем коммуналок в центре города. Манька в соседней комнате опять снимает лак ацетоном, поэтому странной наружности костлявое создание, фыркая и щуря глаза, при первой же возможности линяет на улицу. Выскочит на запах соседней кухни, в которой сегодня на обед намечается рыба с какой-нибудь гадкой подливкой. Выскочит и метнется под первый попавшийся автомобиль на стоянке. А потом поминай.
«Божий зверь, господень волк, моли за нас царицу небесную».
Заснуть в обнимку с теплой батареей, которая шепчет тебе что-то переливающейся внутри водой. Проспать день, два, неделю. Запастись теплом и пережить зиму.
Мелодия. Прибой звуковых волн чешет тебя за ухом. Мелодия. Я люблю то, как быстро двигаются твои руки. Как нота отскакивает от малейшего прикосновения. И лови ее потом, как разноцветные мыльные пузыри, которые уже взлетели выше твоего роста. Лови их контур, сливающийся с небом. Мелодия. А ты смотришь на церковь. Прямо на колокол. И кажется, что это в него разом влились звуки гитары и барабанов.
«Божий зверь, господень волк, моли за нас царицу небесную».
Школа. В коридорах висят плазменные панели, транслирующие так называемое "школьное телевидение", которое состоит из слайд-шоу пьянок на турслете и выступлений младших классов. Ах да, меджу этим они вставили какое-то высказывание Лихачева. Прочитать его нет возможности, так как скорость показа довольно быстрая, а цитата увесистая. Спускался по лестнице и наткнулся на омоновцев. В школе. Я окружен. Вместо бабушек на вахте мент. Засада. Линейка - список стихов, которые читают без перерыва люди, которым до этого нет никакого дела. "Люблю тебя, Петра творенье" на фальшивый манер чтения текста гимна закоренелым патриотом. Торжественный пафос повис в воздухе. Приходилось им дышать. Нотки наигранной надрывности извергал живой оркестр. Феликс, который нес "вечный огонь знаний", изображал из себя победителя Олимпийских игр, что несказанно порадовало грида и одноклассников, которые от тоски уже жевали принесенные цветы.
Я мог бы быть в этот день в совсем другом месте. Допустим, в Лондоне. Но мне определенно что-то помешало.
«Божий зверь, господень волк, моли за нас царицу небесную».
- Этот билет счастливый? Посмотри. - А если он будет счастливый, то ты его съешь? Обещаешь? - Да. - Он не счастливый. - Значит, ты его съешь.
Я думал, люблю ли я этого человека. Думал, люблю ли я кого-нибудь. Или что-нибудь. Я же и себя не люблю. Я общаюсь с собой исключительно по привычке. А потом на набережной я споткнулся и ударился носом об гранит. Сильно ударился. Почувствовал запах воды и водрослей. Запах рыбы и начавшейся в августе осени. Городской осени. Плеск воды и недовольный крик голодных чаек. И понял. Петербург я люблю.
Его я тоже люблю. Он хорошо смотрится с Питером. Тоже сонный. И даже немного зверь. Но настолько маленький, что сам об этом не подозревает. Подчас меньше грида. Особенно высоко, на крышах.
«Божий зверь, господень волк, моли за нас царицу небесную».
Перерывал старые фотографии. Черно-белые, цветные, страные, новые. Лица, которые я помню. Лица, которые я не знаю. Лица, которые со мной. А еще...мимика у меня одна и та же. И вечное выражение "ребенку не дали конфету". И улыбка до ушей, когда в конце концов ее получал. И щеки как у хомяка на фотографиях. Будто этих конфет за ними целый мешок.
«Божий зверь, господень волк, моли за нас царицу небесную».
Такие люди читают стихи в метро. Про себя и с выражением. Иногда можно увидеть, как у них шевелятся губы на какой-нибудь красивой строчке. Иногда я вижу их со сказками. Они сидять на сидении и болтают ногами. До пола не достают. Иногда пытаются казаться выше и надевают больние тяжелые ботинки на платформе. Но болтать ногами все равно могут. Когда у них есть плеер - ездят с маньячно-мечтательными глазами, закинув книги в рюкзак. Но что им в руки не давай, все же сломается через месяц-два. Только к книгам они бережны. Но только из-за того, что однажды их напугали сильно. Сказали, мол, вот испортите плееер - новый надо будет купить. Это не такая уж большая проблема. Испортите книгу - будете писать новую. Они любят Сурганову и Ночных снайперов. Не пропускают ни одного концерта. Они верят тому, что написано в книгах. Они живут внути меня уже 15 лет.
@музыка:
"Нет мира кроме тех, к кому я привык и с кем не надо напрягать язык. А просто быть рядом. Чувствовать, что жив. "